Межгосударство. Том 1 - Сергей Изуверов

Буддисты не верят в бессмертие души и в дьявола. Ламам нельзя ходить в бордель, на бойню, в винную лавку, в разбойничий вертеп и во дворец государя. Читать можно только всякие татхагатически-санскритные прозрения. Ятреба Иуды убедил себя, заметки Горла жирафа нечто подобное и. «Мы заняли места во втором ряду как полуотличники учёбы и стали дожидаться пока явятся все члены сего кружка мрачно-готических недоумков. Заговаривать с моим я не смел, слишком торжественной обстановка и боялся обнаружить себя и своё здесь птичье. Люди помалу. Не приветствуя, усаживались на стулья и молча перед собой, не обменивались даже скупыми, не глядя друг на друга, идиоты, так бы хоть знали последние новости. Я изо всех сил соответствовать этим ядрически-невозмутимым рожам, хотя язык так и рвался рассказать соседу пару скабрезных о жене генерал-губернатора и настоятеле Знаменского, на подобии прочих взирал строго перед, на нижний край закреплённой на балке, думая, скоро у меня вывалятся глаза за шиворот впередисидящего человекамакабра. Так продолжалось с половину часа или около, не припомню ничего более жуткоскучного номер шесть. С крайнего левого поднялся ничем не отличавшийся от прочих и шагом легата не так составившего лапу черепахи, к петле. Дальнейшее описанию считаю излишним. Он повесился, а мои соседи, все как один, и я тоже, видно это было нечто вроде клубной карты, громко и долго ему аплодировали. После самоубийства стали расходиться. Все так же молча и безучастно в духе слепых божественных бастардов в цепочку по одному, едва не кладя правую на правое впередиидущего скрывались в дверном и исчезали в своей персональной полощущейся между ушей тьме, рассчитывая на благоприятный жребий или нечто в этом роде, даже не затеялась оргия. Мы одними из последних. После нас остался только какой-то невысокий дёрганый, ходил кругами возле болтающегося в петле тела и что-то бормотал сквозь слюну. Выйдя в холл, спутник придержал меня за локоть и показал взглядом, следует идти не ко, а подняться выше по лакированной. Я послушался и вскоре оказался в полутёмном кабинете, спутник сел за стол, являя задатки тайного хозяина либо его приближённого друга детства. Далее я уже почти не слушал, поскольку поучаствовал в главном, однако какие-то обрывки при всём нежелании осели в памяти, про роковые седые яйца какого-то Ван Зольца, только и делал, что говорил всем «только ты и я», а сам держал в голове «я и ещё куча отчаявшихся дерьмоедов». Ятреба Иуды силой особого берущегося из совмещённых пят духа заставил себя закрыть. Всё прочитанное требовало осмысления в обыкновении начинающего инквизиционного дознавателя. Слишком много сведений, столько за раз не отринуть. Сошёл на совокупность бренности и невидимых осенних ручьёв, струящихся от листа к листу и пошёл уведомить Темя на пяте. Вердикт и Принцип продолжали ознакомление с перипетиями распространившейся повсеместно активности Бонапарта. После обнаружения растерзанного француза и уже забродившего в колодце немца, стало ясно, выморочность данного владения непреложна даже при дюжине следующих поколений, никогда бы не захотели войти в сию зону оцепенения, следовательно объятья распахнула безотказная казна, понукаемая казённостью происхождения. Вскоре выставлен на торги. Слушая, Принцип думал, надо ли им знать всё так подробно и рассеянно озирал комнату германо-африканского общежития дружбы народов. Последней в анфиладе, в левом углу всего, поэтому, ещё по всем кармическим спиралям зла на удивительно, окно на колодец, возле в позе втягивающего из земли опиум атланта Темя на пяте. Сама комната ничего страшного из себя не. По-видимому, произведено ремонтное обновление обоев и всего прочего, кроме упомянутого ковра с мелкой россыпью охряных корольков от оторванной головы и меловых очертаний трупа. Обстановка если и была внесена, укрывалась под чехлами с рисунком пола и стен, что касается кольца и цепи целью сдержать обскурантическую жажду знаний обезьяны, вообще могло быть выдумкой в духе кандального лобби. Купил один алжирец (солькурским домом поочерёдно немец, француз, казна неустановленной национальности (казначеем австрийский еврей, генерал-губернатором оказачившийся поляк) и алжирец и кто скажет, что это не центр мира?), приехавший в город недавно и ещё не успевший проникнуться русскими суевериями. Может был охотник за приведениями, может делегат общества защиты животных от манипуляции… Сильно ли вам важен этот колодец? – заскучавший хуже мастера го Вердикт. Почему вы спрашиваете? – взвился хозяин. Хотите его засыпать? Так не волнуйтесь, про призрак из него это я из соображения, вдруг и вы охотники. Не засыпать, Вердикт. Ятреба Иуды обнаружил Темя на пяте согнувшимся над тартаром на заднем дворе. Что это ты там носом водишь? – устраивая брюхо на парапет и сгибая шею. Будто там кто-то в карты играет. Сбежавшие из лаборатории мыши что ли? Не мыши. Будто люди, но все четверо шулеры. Воняет оттуда и впрямь по-человечески. Будто сюда кто-то приходит по ночам уже без порток, садится в позу лотоса и выпучивает глаза в желании понравится звёздам. Почему по ночам? Когда же ещё испражняться в колодец? Да сюда как-то и неудобно, Темя на пяте шаг назад, вообразил, как бы мостился на слишком широкий край. Удобно, не удобно. Значит хозяин в золотари тренируется, разит-то не от святого духа. Темя на пяте, ничего на это не, снова приник к дыре, вглядываться в её надуманную глубину и её сестру воображаемую темноту-перед-глазами.

Сестра Натана в кабинет доктора и предательски ретировалась, пронырливая сучка, как и было велено. Внутри доктор и трое демократических граждан не допущенных к голосованию, набычившись сидевших за его и складывавших из бюллетеней детали для вагенбургов-танков. Выглядели нисколько не благонамеренно, да и само число напугало Натан в три сильнее ожидаемого, кроме парящие в воздухе монеты на фоне парящих в воздухе гвоздик и домотканых ночных рубашек без колпаков, настораживали до степени замыкания в себе. Доктор усадил на стул перед, сам в сторону, за спину пациента, усугубил всё больше, чем если бы замер над Натаном со взведённым к удару топором. Перед ним только. Здравствуй Натан, благожелательно, вместо глаз монеты. Меня зовут Бабейфми. Я бы хотел немного с тобой побеседовать. На это лишь кивнул и в вихре мыслей проскочило три разделённых, но в случае связания значащих «только не тяни кота за яйца, я и так на взводе и где, на хер, мои арбалетчики». Ты не должен меня бояться, я ведь прикидываюсь тебе другом, да и твой любезный доктор-маркизист-садист никуда из этой комнаты не выйдет, потому что там его сразу арестуют за превышение полномочий безделием. Натан снова утвердительно. Вот и славно, плюгавый. А теперь расскажи мне, чего ты боишься больше всего? Больше всего? – переспросил и задрожал. Не бойся, не представляй этого, только скажи чего? Что меня заберут отсюда добрые люди, которые потом окажутся злыми, а я уже успею к ним привязаться и когда они начнут меня убивать и терзать… словом, кто-то вроде вас троих, едва слышно Натан, украдкой на лучащегося фальшивым поощрением доктора. Вот как? Хорошо. А кто должен тебя забрать, ты не знаешь? Добрые люди (не стал говорить «кузен хвативший с лихом актёрского мастерства на каторге»). Прекрасно. Тут ты прав. Добрых людей-притворщиков очень. Там, за стенами этой чудесной лечебницы-школы магии их даже больше чем безмозглых честных злодеев. Но ты здесь и добрые люди явятся сюда, только когда им станет совсем уже нечего делать. А этого времени может и вовсе, потому что сажать и полоть картошку нужно каждый год. Но мы с тобой будем готовы ко всему и я научу тебя как обойтись с этими идиотами, думающими, могут захватить хоть загорающего к верху брюхом пескаря. Ты горделиво уйдёшь из их лап говоря в их адрес и их лица, тебе придёт в голову, можешь оскорблять их матерей и жён, и свататься к их дочерям начиная с совокупления в сфинктер. Как же я это сделаю? Ретируешься сквозь стены. Сквозь стены? – оживившись, будто расстроен среди них двоих не он, а собеседник. Что ты так оживился? Да, сквозь стены. Я научу тебя проходить сквозь стены. Видишь, как будет ловко. Добрые люди к тебе со своим лицемерием-вероломством, а ты от них раз и в соседнюю, уже там чай пьёшь. Стены между комнатами проходить проще всего. Труднее, если это последняя здания, за ней бывает обрыв. Но к полётам мы ещё перейдём. К полётам по воздуху? Конечно. Ты же талантливый человек. Доктор много рассказал мне о твоих талантах. Натан оглядывается на протектора, возится с ширинкой брюк и не обращает на происходящее никакого. Сейчас иди к себе в спальню и попробуй просунуть сквозь стену хотя бы руку, только сразу выдёргивай, может застрять. Кивнул и поднялся. Наготове уже застывшая в дверном сестра, увела Натана в спальню и как бы невзначай мелом несколько крестов на стенах. В кабинет следующий заказанный пациент, оказался Серафим. Вошёл опасаясь разве вспышек магния, без приглашения на стул перед троицей и сам определил, терзать слух они. Насмешливо взглядом всех, особенно остановившись на монетах, острить повременил, вдруг у них под столом на него нацелены револьверы. Здравствуй Серафим-панторез. Меня зовут Бабейфми. Это значит в меру любимый отцом и вожделеемый ангелами. Тебе известно, что это за продувные бестии? Уриил, Салаеиил, Рафаил, эфирное тело, вы про эти сказки? – зевая сочинитель-шаткая конструкция. Не такие уж это и сказки, хочу тебе заметить с высоты. Да, об этом. Только ты не знаешь главного, ангел есть отец всякой музе. Да ну? И тот, что вас вожделеет, стало быть, отец? И он тоже. Чины ангельского войска это позволяют. Ангелы, архангелы? Да. Но не только. Все они разделены на три иерархии, каждая из которых трёхлика. В низшей, как ты правильно, ангелы, архангелы, но ещё и начала-лепёшки. В средней, мнимые власти, силы и господства. А в высшей, престолы, херувимы и… Бабейфми катастрофическую паузу. И кто? – в тон ему издевательски Серафим. И серафимы, бестолочь с чернилами под мышкой, в разговор фрачник-цветовод. Правильно, неохотно Бабейфми, набросивший на себя вид сбитого с толку Приапа. Серафимы, их до хрена. Самый чин в ангельском воинстве серафим. Так к чему вы всё это клоните, трансцендентные скоморохи? Да к тому, что если явить несколько крупиц фантазии, то можно целый день раздавать приказы этому сонму бездельников, потому что у тебя в подчинении все, в том числе и ангелы, отцы муз. Давно не слыхал подобного бреда. Где вы их откопали? Обернулся к доктору. На толкучке перед арестным домом? Поднялся, сверкнув по поводу всего, вышел. Следующим в высочайший Библиотека. По велению сестры-и-нашим-и-вашим, перечисляя имена всех литературных дельфинов, на стул и лишь мимолётно на оказавшуюся перед, к носкам своих войлочных, более никакой заинтересованности. Здравствуй, Анатолий. Меня зовут Бабейфми. Мой дебют неоригинален, но другого ты бы не понял. Библиотека поднял на говорившего и, перестав губами, про себя посулил ему чёрта не смеси латыни и русского. Мне вне всякой достоверности известно, ты прочёл две полки книг, перегорел и окружающие перестали тебя понимать и сочли пациентом. Я, как и сам перепродающий книги, тебе не худо будет это знать, понимаю такие резоны и потому попросил у доктора-умственного сигизмунда ответственного свидания с тобой. Только, умоляю, не надо ничего говорить, у меня и так мозги набекрень ещё с исхода евреев, вскинул руку, только Библиотека раскрыл. Давай по быстрому. Я принёс тебе ещё одну, кропанул сам, что бы там не говорили издатели-двурушники с которыми я сужусь и целая вызванная ими из небытия артель писцов-палимпсестистов. Написать такую куда проще, чем ты думаешь, и думают, должно, другие. Объясню тебе. Вот представь, если у тебя перед глазами не бегают сразу три смешивающихся перевода моих слов, герой этой книги, буквально с плагиатного эпиграфа, стоит перед выбором. Послать ли по матери повстречавшегося ему человека, спрятаться ли от него в заброшенный службами мусорный бак, четвертовать его, что, тебе не худо это знать, подразумевает убийство, либо пройти мимо, сделав вид, что толкнул плечом. Или пятое. Этот человек сам четвертует его и помочится на останки. Вот тебе пять основных разворотов, прилепи их себе на лоб. Прочие, такие как, убежать от себя, подраться по благородному, сделать вид, имаешь дружбы с далекоидущими последствиями, не заметить у себя в глазу бревна, а у него заметить божью коровку, но сделать вид, не заметил, будут лишь тенями этих пяти. И в моей книге, ты должен знать это, Анатолий, описываются все пять разворотов. Далее о мотивах героя. Таких четыре. Корысть, зависть, месть и любовь. Рассматривается каждый, но с точки зрения свершённых действий, это уже пять увлекательных глав, при условии, вставишь клубнички, таинственных писем и расчленённых проституток. Иными словами четвертование из любви к чужим мукам, корысти пересадить себе печень и позвоночник, мести за незаконченную иррумацию, зависти к деликатности оппонента. Безразличие, из этих же побуждений. Сокрытие от его глаз. Стало быть вариантов у нас двадцать и ты уже на пороге эпилога с воздухоплаваньем над островами. Потом герой идёт и совершает самоу. Причины следуют в зависимости от каждого из шестнадцати. Шестнадцати, потому что в четырёх героя убивает сам незнакомец. На завтра он снова выходит на улицу и снова встречает этого, потому что земля хоть и держится на черепахе, а и та подкидывает головой вверх всякие штуки, которые ты миновал с теми или иными последствиями. В четырёх из разворотов оба встречаются духами загробного и довольно мило расплёвываются, это в случае убийства. В других же духом получается только герой, что печально, но жизненно. Вот тебе и вся книга. Прочти её, если сможешь, если не захочешь читать, бросай. Следующим сестра Ису. У него стали пытать о скифской войне в аспекте дрессировки почтовых воронов.